Вместо ЭПИЛОГА (да-да, именно эпилога, я не ошибся).

Годом спустя, когда мы матрасничали на Юшуте, грели пузо и ловили загар под щедрым майским солнцем, некоторые ПНП-шники нам взахлеб рассказывали, как в мае прошлого (2000) года они гибли здесь же на Юшуте под снегом на жестоком холоде. И как они снимались, не выдержав непогодья, с маршрута на моркинском мосту, где водилы с них стригли двойную цену за 4-5 км провоза до станции Шелангер.

В ответ на это мы только иронически улыбались и многозначительно молчали…

Вместо ПРОЛОГА.

Память нас уносит в тот снежный май 2000, когда, конечно, ни сняться с маршрута, не свернуть, не обогнуть реку Большой Инзер мы бы никак не смогли. Дело было даже не в том, что вокруг были тайга и горы, но в том, что так предполагает Сплавная Концепция.

Мы шли сюда не для того чтобы сворачивать или отдыхать…

Мы шли на СПЛАВ…

3 мая 2000г.  

Шел второй день сплава и уже второй день шел снег, а температура ночью опускалась до минус пяти. Причем сам по себе холод не такая большая беда, ведь есть костер и спальники, не переводится и водка. Главная проблема - непогода. Но все по порядку.

Утром был довольно плотный снегопад и холодный подъем. Позднее показалось ленивое солнышко, а как встали на воду, то закрутила настоящая пурга. Команда, учитывая опыт вчерашнего дня, оделась по максимуму, при этом максимум Андрея и максимум Гриши были словно два полюса в понятии того, как одеваться, и вообще – нужна ли на сплаве теплая одежда. Если у Андрея был настоящий зимний тулупчик и приличная обувь, а на голове известная шапка-ушанка, то на Грише была не менее известная  фуфайка (плащевого типа), шапка-почти-невидимка и полутеплые (полу)кеды (годные для носки в холодное время года на экваторе). При этом Андрей и Гриша мерзли, видимо, почти одинаково.

Я же припас на такой поход (даром, что Южный Урал) непромокаемый дышащий комбинезон, под который и прятал всю свою одежду. В условиях холодного климата с повышенной влажностью альтернативы ему почти нет (разве что гидра со спецснарягой). Я лично не жаловался ни на порогах, ни на шиверках. Впоследствии при дождевых или штормовых условиях приспособил сверху хороший дождевичок, и непогодье передо мной надолго отступало.

Вообще со снарягой всегда напряга, особенно в матрасных командах. Если одеваться на полную катушку, то у человека сразу пропадает желание не то что грести, но даже еле-еле двигаться. Если одеваться легко, то гребля греет, но сам дискомфорт от холода и сырости заставляет человека уходить в спячку, что в конечном итоге отрицательно сказывается на скоростных характеристиках гребцов. Нужна золотая середина – одежда не толстая, но непродуваемая и непромокаемая, а также достаточно теплая (но не очень, чтобы не потеть).

Многие из наших не потели, точнее сказать совсем не потели, а постепенно покрывались инеем – индевели так, что с них можно было соскребать полезный металл – индий. Марат имел только легкие кроссовки и вшивую курточку – такая одежда вполне подходила на матрасный и теплый юшутский сплав, но здесь реалии были совсем другого плана.

Из-за гор выходили настоящие пургачи, обкладывали нас по полной программе и снова уходили в необозримые таежные дали. Снег-лепень почти всегда был встречный с порывистым ветром и забивал все органы чувств: глаза, нос, уши и рот (а также объективы и окуляры). Если на суше можно было укрыться, отвернуться или просто встать у костра, то на воде прорывались в самую гущу, и в дополнение вода поддавала нам сырости, что усиливало холодовой эффект.

Небо было почти зимнее, свинцово-серое, напряженное. Вся тайга по берегам была неприступно-белая и заснеженная. А вода в Инзере отражала пасмурное небо и не располагала к купанию и даже к умыванию – про это говорила черная рожа Марата. Хорошим слоем снег за ночь лег на пихтачах и ельниках, а закраины берегов покрылись ледком, как после хорошего заморозка.

После часа хода все стали понимать, что это надолго, почти навсегда. Влажный ветер прохватывал всю команду почти до кишок, почти до желудка. Казалось, еще немного и команда застынет на холоде, поэтому приняли решение распаковать Концептуальную Жидкость и принять грамм по несколько. Станок вынул первоклассное сало, тонко нарезал, а потом произнес легендарную фразу:

«За хорошее Сало белорус продаст свою родину!»

(при этом родина, имеется в виду белорусская, пишется с маленькой буквы, а Сало с большой). На что я ответил другой легендарной фразой:

«За хорошее сало татарин тоже продаст белорусскую родину!»

(при этом оба эти понятия пишутся все равно с маленькой буквы).

Но он моей шутки не понял.

Я как мог, поддерживал боевой дух команды. Черная рука достала из рюкзака бутылку и команда немного оживилась, глаза у всех заблестели, сердца застучали часто и прерывисто, появилась надежда, что еще немного протянем.

Пили жестко – прямо из горла, никогда еще так не опускались Кочующие, но с волками жить – по-волчьи выть. Бутылка прошлась по кругу и моментально опустела. Даль немного прояснилась, в груди закипело, а ветер заметно потеплел и поменял направление. Гребки стали шире и размашистей, а рожи у народа дюже расплылись.

Послышались веселые разговоры, смелые речи про то, что нам все пофиг, и про то, что и не такое пройдем. При этом уже пытались ловить попутные шиверки и шуршунчики, которые в первый день сплава пытались избегать. Но действие алкоголя через полчаса несколько уменьшилось, так как пониженная температура и физическая активность ускоряла выгорание внутреннего топлива. Команда снова умолкла, шутки стихли, сейчас они были просто неуместны.

Ветер холодел, вода перестала напоминать парное молоко, а сплав вновь становился делом настоящих мужиков. Низкие снеговые тучи наползали на отроги дальних горных хребтов (хребет Яман-Тау – тат: «злая гора») и закрывали их белыми завесами, потом исчезали за пурговыми занавесками ближние горы и пологие залешенные вершины. Туча-снегонос стремительно шла навстречу нам. Вскоре прибрежная тайга также погрузилась в эту белесую круговерть и пропала из глаз. Вот уже снегопад стеной идет по реке и клубится над водой, мешая рукавом остатки свободного воздуха. Команда, как может, втягивает головы и прочие рабочие конечности внутрь туловища, натягивает поплотнее части одежды и поминает чью-то мать. Снеговая стена все ближе и ближе, вот долетают до лица первые снежинки, тонет в снегопаде ближний берег.

… все погружается в белый мрак…

Мы оказываемся в снеговом клокочущем тумане, который мешает не только глядеть и слушать, но и дышать. Словно кат погрузили в горшок с простоквашей и мешают огромной ложкой сверху вниз. Видимость 20-30 метров, да и то, если удается разлепить очи. Фарватер почти не просматривается, приходится идти  вслепую, на ощупь, наугад. Уже не до куража и разговоров, началась власть природы над человеком, и мы здесь маленькие песчинки.

Конечно, можно было зачалиться и переждать непогодье, обогреться, но условия требовали идти только вперед, и пока команда терпела, то, как Капитан, я не имел право тормозить ход событий. В снежной круговерти то и дело слышались возгласы: «Ни …себе!  Вот это …! Ну и …всем настал!» и тому подобное.

Я обернулся, чтобы посмотреть на состояние команды и обомлел: я не просто не узнал команды, я даже не узнал катамаран – все было завалено хорошим слоем снега, а товарищи - тамбовские волки - были просто запорошены с ног до головы непонятным белым порошком. У Артура и Станка окуляры очков загрузились на полную катушку и почти закрылись, противосолнечные очки превратились в противоснежные. Штурман то и дело откапывал из-под снега свою видеокамеру и отряхивал объектив.

Сразу стало видно, кто меньше всех греб – у тех на веслах вырастали маленькие сугробики. Рюкзаки совсем пропали из поля видимости, а катамаран представлял собой маленький снежный плавучий остров с непонятными пеньками. Тут я припомнил, как ради прикола кто-то показывал стильные очки со снегоочистителями, тогда мы просто мило посмеялись, но теперь явно понятна функциональная нужность этого прибора.

Тем временем кат почти на автопилоте шел по Инзеру.

Я сидел на носу левого борта, а справа замуровался в снег Андрей Станкевич. Поскольку у него на окулярах не было дворников, то пришлось его поменять на Марата, который из-за плохой одежды сильно мерз и потому лихорадочно греб. Загребал он в состоянии, похожем на динамическую медитацию, как бы его не сажали – он греб и греб. Хоть задом наперед, хоть боком – все равно процесс тут был более важен, чем результат. Это все-таки было лучше, чем ничто. Таким макаром мы продержались на катамаране еще час.

Снегопад изредка прекращался, отступал за горы, потом снова окутывал пеленой пойму и таежные дали. По берегам то и дело виднелись занесенные стоянки туристов, запорошенные палатки, заснеженные плавсредства – мы кого могли, подымали гудками, чтобы народ не замерз на полную катушку. Не в похвалу нам будет сказано, но за тот день ни одной команды мы на воде не видели. Может это мы отпетые отморозки, а может местные команды не такие куражные как казанские. Все сидели по палаткам и пережидали непогодье.

Вдруг видим на берегу толкутся несколько человек.

Те только руками замахали, мол, в такую погоду добрый рафтер даже каяк на берег не вынесет, а не то, что плыть.

В общем, никто нам не мог в тот день составить компанию.

Тем временем холод добрался от кишок до костей. Пришлось достать еще бутылочку, потом еще и еще…

Так мы выкушали приличный запас водки и сала, при этом согревающее действие алкоголя укорачивалось, а непогодье бушевало с не меньшей силой. Надо было срочно придумывать какое-то обогревающее средство, так как действие водки почти прекратилось.

Штурман, хотя очень старался, совсем заблудился в своих сугробах, и наша лоционная карта оказалась бесполезной, при низкой видимости нам приходилось только надеяться на приметный ориентир или на языка. Мы знали только, что вокруг нас Южный Урал, а мы идем по реке Большой Инзер – и этого в нашей ситуации было достаточно.

…чу, слышим с берега громкую гортанную речь, что такое? Везде на берегу в черной униформе, в касках и со шмайсерами каратели-эсэсовцы, причем и с другого берега то же самое. Лают овчарки, трещат мотоциклы-цундапы, клацают затворами автоматов. Потом голос в громкоговоритель:

- Рус партизан, здавайс! Вы полностью окружен. Сопротивление бесполезн. Если сдадитесь добровольно, то обэщаем вам теплый прием, горячий чай и кашу, а также самый непродуваемый барак, даем на размышление 10 минут.

Вот это соблазн, топор тебе в дышло, я смотрю на команду, кто-то уже поднял руки и готов плыть с ката самосплавом. Но тут у меня прозрение – это ведь из-за холода и снега массовые глюки пошли!

«Брысь, кыш, нечистый!», – кричу я во весь голос, и видение пропадает. Снова на берегах ни души, громко воет ветер, и снег лепит нам морду лица.

- Заачеем? – жалобно стонет Гриша. – Ведь там было так хорошо, хоть бы умерли по-человечески.

- Команда, падай брюхом, а не духом! – снова заорал я. – Песню запевай!

Бодрые песни понеслись из нашей груди как из стоваттного динамика, и о, чудо, команда воскресла и ожила. Непогодье тут же отступило, а снег совсем пропал из глаз. Сила духа восторжествовала и снова повела нас на прорыв Урала. Дальнее эхо отражалось, и мы слышали вернувшуюся к нам от старых молчащих скал и хребтов песню.

- Подналечь на весло!

Кат проворно пошел по стремнинке.

Какой резерв духа хранится в боевых песнях! Это для нас так и осталось тайной, но тогда мы явно поняли, что без песни команде не бывать, и когда уже водка бессильна что-то сделать, и никакой надежды нет, то грянет песня, и мы все пройдем.

Так мы продержались еще часа два.

В тот момент Штурман (начиная с этого сплава его должность за особые заслуги можно писать и с большой буквы) собрался с силами и нашел наше местоположение:

- Где-то тут должна быть река Сарышта, а после начинается Сарыштинский порог, - проговорил Артур.

- Где это, где?! – в порыве вдохновения прокричал Андрей.

Тут, как в ответ на вопрос, на правом берегу мы увидели неплохой пентагончик (хорошую полянку для размещения палаток, костровища, плавсредств и библиотечных фондов) и развернутый транспорант с концептуальной надписью. Нет, я не прав, надпись была не просто концептуальная, это была легендарная надпись. В трех словах была выражена вся наша сегодняшняя эпопея и прорыв, а если вдуматься, то можно сказать, что и все сплавное дело было заключено в этой короткой плакатной фразе. Эту фразу можно высечь на камне, чтобы потомки помнили: 

СПЛАВ - ДЕЛО ДОБРОВОЛЬНОЕ ! 

После такого трудного дня все были настолько поражены этим, что от изумления мы только пялились друг на друга и не могли понять, то ли это ирония судьбы, то ли новый глюк, то ли это новое неизученное явление природы.

В этот момент мы уже въезжали в Сарыштинский порог и забыли про все на свете. Поскольку порожек был двоечный (точнее сказать – это протяженная шиверка), то решили брать его без разведки, да, честно говоря, сил на оную у команды уже не было.

Стремнинка пошла веселее, плескуны, ревуны и шуршунчики (разновидности элементов шиверы) резво заскакали возле ката, норовя облить нижние части тела. Соответственно матрасные кроссовки Марата намокли, а это наряду с холодом вещь довольно неприятная. Кто-то на кате тоже получил дозу студеной воды. Но острота момента держала нас в напряжении. Судно качало и кидало, а мы кричали от восторга (Айгир был у нас еще впереди) – чем бы турье не тешилось, лишь бы не какало. На некоторое время все забыли о холоде и вели борьбу с порожками.

Стало смеркаться, пора бы и чалиться. Но ход был достаточно скоростной, а по берегам не было видно мест с уловом. Чалка в таких условиях вещь рискованная, а тем более с матрасной командой. Поэтому мы продолжали двигаться дальше. Но тут подали голос самые ярые майские отморозки: Гриша и Марат, которые не то что просили, но требовали немедленной чалки и стоянки. По их голосу я понял, что они в полном отчаянии, и решил немедленно начать чалку. На пороге мы развернулись, пошли траверсом и неплохо чальнулись.

Место для стоянки было, как бы это сказать, не очень хорошее, точнее совсем хреновое, но выбирать не приходилось, уже темнело, а сил на дальнейшие поиски не осталось. Лес был заболочен, причем почти от самого берега, везде снег, и самое тяжкое – нет дров. А костер нам нужен был больше воздуха. Команда растеряно озиралась вокруг, ничего не дала и разведка в обе стороны по берегу. Что делать? Тут опять Капитан нашел выход, чем спас команду от неминуемой гибели. Я стал просто лазить на прибрежные сосны и спиливать нижние сухие ветки и сучья, чем обеспечил топливо на ночь.

В тот день я настолько нанянчился с командой, что измученный залез в спальник и уснул, так и не поужинав, сил на это просто не было.

Ночью я проснулся и вылез из палатки, небо прояснилось, вызвездило – это предвещало назавтра ясный день. Звезды висели как хрустальные капли - адамант к адаманту, небо же было ровное и черное, рядом не было никаких населенок. Настоящее чудо таежной глухомани. Ровный рокот реки, россыпь созвездий, молчаливый лес… Нет, не зря мы бились целый день и шли к этому берегу.

ЭПИЛОГ

Команда тогда впервые удивила меня, ведь я и не подозревал, что она способна на такие подвиги. Силы были положены почти на пределе человеческих возможностей. Хотя кто оценит тот предел.

Так среднематрасная группа за один уральский день стала приличной командой.

Наверно, правы диалектики, хоть иногда, но количество переходит в качество.

Хафизов Ахат, 28 мая 2003г.